|
ПОСЕЛОК
Слева обрыв и справа обрыв. Посёлок -
на носу корабля. Палестинские дали.
Лезвие водовода в низине. Сполох
слайдовых облаков: солнце в ударе.
Непроизвольно задерживается выдох
от высоты. В долину и седловину
скатывается взгляд, подскакивая на глыбах,
вкрапленных в эту землю, подобно тмину.
Врозь пасутся - из опасений худших -
черепичные крыши, сбившиеся в гетто,
и грязновато-белые стены арабских кучек
с неприкровенным фаллосом минарета.
Здесь, на горе, навсегда уставшие люди
в сумерках кормят железную печь-самоделку,
слушая Грига. Михаль, Гиора и Уди
кончили ужин; каждый вымыл свою тарелку.
Нам не понять, что им судьбу надломило.
Слева обрыв, справа обрыв; неравновесье
страха и сострадательности... Помилуй,
Господи, их! Помилуй - вся моя песня.
Скоро настанет вечер предханукальный.
Странная тишина застынет в посёлке.
Склон за склоном засветится огоньками,
словно живешь меж лап новогодней ёлки...
1992
ПАРИЖ, СУМЕРКИ
Ал. Вернику
Небо во вкусе Редона:
жемчуг, лимон и сирень.
Час колокольного звона
и полицейских сирен.
Шорохи бабьего лета.
В баре сидишь дотемна
над желтизною омлета
и над рубином вина.
Важность дальнейших усилий
необычайно мала.
В зарослях арок и шпилей
вызрели купола.
Кончился Биржей и Лувром
век тюильрийских владык.
Пущенный словно бы клювом,
тонко курлычет язык.
И приласкать незнакомца
так и летит налегке
взгляд пожилого японца,
негра седого
в нашейном платке...
1993
* * *
Замашистый, почти разбойный,
давай, Рахманинов, греми.
Засеребрись дождём над поймой,
чащобы вихрями гневи.
От соски, право, слух приучен
вбирать из музыки твоей
волненье трав и блеск излучин,
копытный гул и звон церквей.
Восторг, отвага и обида
под нотной россыпью кипят.
Россия, Степь, Орда, Таврида -
слова, как молнии слепят!
Но и оркестрами бушуя,
судьбы не выправить надлом.
Анафема и аллилуйя
сцепились в возгласе одном!
2003
НАРОДНЫЕ ТАНЦЫ
НА НАБЕРЕЖНОЙ ТЕЛЬ-АВИВА
Движущиеся вместе, но каждый сам по себе.
В общем хлопке и жесте - дань единой судьбе.
Толстяки и тростинки, прелестницы, горбуны
ритмом либо инстинктом в целое сведены.
Танец простой породы, музыка третий сорт.
Дружные повороты юбок, рейтуз и шорт.
Что-то в этом от хлестких - с пеной наискосок -
волн средиземноморских: рядом, через песок.
В окриках диск-жокейши - скрытый сержантский лай.
Славный и богатейший кем-то придуман край.
Танец идет под песни. Окрик необходим.
Танец делают вместе. Но танцуешь один.
Ни одного сефарда - разве что йеменит.
Гроздью, врозь и попарно... Что ж мне кровь леденит? -
Горя неизречённость? Преодолённый страх?
Гордая обречённость? Призрак "узи" в руках?
Кто-то придумал танец. Город. Народ. Удел.
Кисти плывут, взметаясь, над перебросом тел.
Обувь стучит о плиты, волны чертят зигзаг.
И словно глаза закрыты - при открытых глазах.
2000
АДРИАТИКА
Л.Чернину
1
Рассыпан рафинад по камешкам лесистым.
Лагуны голубы.
Заливы огибать и соснами лечиться -
последний дар судьбы.
Сиреневые, серые местами
просторы за косой.
А там, где повелят, серебряные стаи
трепещут полосой.
Всю Адриатику, от Истрии картинной
до черногорских круч
вдруг рассекает, кажется, единый
венецианский луч.
2.
Венеция. Венец. Державы венценосной
приподнятая бровь.
Биенье плавников передается вёслам
от мышечных бугров.
Открыто свету влажное пространство,
и воздух закалён,
как этот сплав: как сводов мавританство
и гречество колонн.
Вот завершенье долгого усилья
(наскокам не чета):
привод фронтона, купола и шпиля
под рыбий хрящ креста.
3.
Славянским овчарам, лесничим, краболовам,
перехватившим власть,
трудолюбивым и ясноголовым,
не выткать эту вязь.
А жить на островах - и выпадут на долю
две дюжины отчизн
и вёсла - продолжением ладоней,
предплечий, плеч, ключиц.
Но в герб ложатся с древним постоянством
кинжал, кошель, алтарь.
И родич мой, купец венецианский,
безжалостен, как встарь.
2003
ИЗ ИТАЛЬЯНСКОГО ЦИКЛА
ЗОВ
Сложить бы строфу, чтобы слово Ассизи
воздвиглось на ней,
как горный Ассизи с базиликой в ризе
из жёлтых камней.
О, зодчество это - и возглас и фраза
прямая словесная весть.
Еще на подъезде - я понял не сразу -
мне сказано было: "Я здесь"…
А две галереи и площадь пустая,
ведущие в храм на холме!
Меня поразило, что я их читаю:
"Придите ко Мне".
И входишь. И своды, и каждая фреска
позволят прочесть
(не чудо ли это святого Франческо?),
что царство небесное - есть.
Двускатная лестница к храму мостится,
ступени гудят под стопой:
"Ты можешь подняться - и можешь спуститься.
Теперь Я с тобой".
Ассизи, обветренный, к небу воздетый, -
скрепившая Слово печать!
Меня, как Адама, окликнули: "Где ты?"
И что? Промолчать?..
УДИВЛЕНИЕ
Наташе
Под колоколом поклонения
над правдой хлеба и воды -
воображения и гения
неизгладимые следы.
Когда душа, раба и хищница,
ломая Каина печать,
успела куполом возвыситься,
резьбою каменной предстать?
Разбоем, торгом и политикой
от века жизнь оплетена.
А на ландшафт из фресок вытекли
небесные полутона.
И ангелы Бонфильи в розовом,
за сотни лет не затемнясь,
пылают негасимым отзывом
на зов. - Откуда это в нас?
Неведомо.
ПАМЯТЬ
Инне Гершовой-Слуцкой
Неповторимое "Чезаре!"
услышишь в Риме на базаре
над рядом в рыбном серебре.
И этот звук, наполнив уши,
скользит, как парусник по суше
к адриатической заре.
Мы резво Форум исходили
и задержались у плиты.
А там, на Цезаря могиле
лежали свежие цветы!
2000, 2005
СНЕГ
Ал. Вернику
В городе Львове любили тебя, и стихи -
русские (надо же!) - переводили на мову.
Снежные шапки вскружили городу Львову
голову. Влажно-студёные эти верхи
благоприятствуют хмелю, горячему слову.
Снег на двускатные крыши, на купол и шпиль
непобедимые сбрасывает десанты,
лепит из веток набухшие белые панты,
тону бесед сообщает раздумчивый стиль.
Голод пустот утоляется снегом, стихом
(та же материя), пылом влеченья, гульбою.
Если пустыня сыта лишь самою собою,
нет перевода, стихи усыхают, ни в ком
нет отголоска. Но сутки - другие в году
так одиноко, товарищ, и так хорошо нам
в Ерушалаиме, снегом припорошённом! -
Будто амнистию провозглашают в аду.
2001
РОДОС
Прижми колено, иудей,
к пятнистой шкуре самарийской.
В Элладе море голубей,
и гуще зелень тамариска.
От завитушек над волнами
по блюду синего стекла
образовался их орнамент,
воздушность поз проистекла.
Вслед иероглифам Египта
изобразило их перо
изысканные "пи" и "ро".
"Пси", как колонна, самобытна.
И шелковистее трава
вдали от пекла Палестины.
И стадом буйволов - по спины -
стоят в пучине острова.
Вы стойте так, не вылезайте.
Душа привольна, разум трезв.
При сшибке двух цивилизаций
давидов щит сложился в крест.
Когда уставлен окоём,
легко поймешь охоту сплавать -
под свежим ветром холст расправить
и опоясаться мечом.
Курчавой чернотой волос,
крикливостью и цветом кожи
они и мы - одно и то же,
но им черты смягчил Христос.
Какой тут замысел подстелен?
Как сопоставишь стих псалма
и лирой выгнутый форштевень?
Не вызнать истину сполна.
Но поглощает немота
наш регион второстепенный,
и флагов общие цвета
накроют нас волной и пеной.
2005
* * *
Запихай меня лучше, как шапку в рукав…
О.М.
Полно, Осип Эмильич, хотите - свезу в Галилею.
Предпочтительно в марте, когда розовеет миндаль.
Вдоль дорог эвкалипты кипят, образуя аллею,
и белеет Хермон, сохранив на вершине февраль.
Иордан и притоки - источники водного шума.
А под пологом ветхим, откуда равнина видна,
патриарх Авраам и потомок его, Еошуа,
продолжают беседу за чашей густого вина.
Под Иудиным деревом ярким, в селении мирном
им Пречистая Дева готовит лепешки и мед.
Вот она обернулась: из дома окликнули - "Мирьям!"
Вот она улыбнулась, и полдник двоим подает.
Завитком возвращается время, пыльцою сдувается возраст.
Разноречий домашних никто не выносит на суд.
И великое племя людей на глазах обретает прообраз.
Да и чаша на полке: обмоют, нальют, поднесут.
2005
ПЛАЧ ПО ЭЙФЕЛЮ
Ударил в землю Пифагор.
Из лунки выползло растенье:
руда, пройдя сквозь мыслегорн,
дала узорное сплетенье.
Дугою выгнулся Платон,
расставил ноги Аристотель.
Себя извел на сотни сотен
стальных хрящей Исаак Ньютон.
Там, где из дуг сложился пик,
Христос возвел к Отцу ладони:
не разведи, как в Вавилоне!
Един порыв, един язык.
Еще ни слуха о ти-ви.
Побочны мысли об антенне.
Все храмы в мире - на крови,
а этот - формул освященье.
Но для того и должен пасть
цивилизационный символ,
чтоб внятен стал иной посыл вам:
не разум царствует, а власть.
Железо плавят на клинки.
Аллах превыше уравнений.
Угрозу выпустить кишки
усвоит всякий - неуч, гений.
Грядет всесветный передел.
Трещит миров перегородка.
Пора мыслителю, Роден,
убрать кулак от подбородка.
Проигрывает тот, кто сдрейфил.
Стечет сосульками металл.
Прощай, феноменальный Эйфель.
Ты все отлично рассчитал.
2005
ПРАРОДИТЕЛЬНИЦА
Прячется назло силовикам
в недоступных океанских средах
голубая рыба целикант -
общий предок.
Плавниками дарит синеве
род воздушных (водных) поцелуев.
А не то, стоит на голове,
нас почуяв.
Мощная чешуйчатая мать -
цирковых любительница штучек.
Может, если на голову стать, -
думать лучше?
У нее в глазах на резкий свет
ни любовь, ни боль не зажигалась.
Не сказать, чтоб миллионы лет
дожидалась.
Полный эмбрионами живот
не таит от любопытных взоров.
Не спешит уплыть. Переживёт
визитеров.
2006
ЕВРАЗИЙСКОЕ
Иль мало нас?.. Или от Перми до Тавриды…
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая…
А.С.П.
Грех слабости - вот первый грех
существ, сообществ и империй.
Я наконец-то понял тех,
кто не смиряется с потерей
земель и властных рычагов -
всего, что божий страх отбросив,
нахапал Пётр, стяжал Иосиф
путем безжалостных шагов.
И как ни лжив придворный блеск,
и как ни мерзок царский норов,
империя - конец раздоров;
конец ее - раздора всплеск.
Судить о сроках не берусь,
но оглашаю предсказанье:
исламский рог пропорет Русь
от Тегерана до Казани.
Конец поре неразберих:
от зоны храмов к зоне пагод
через Урал пути пролягут,
и шквал огня накроет их.
Обусурманенный Кавказ
на Крым с винтовкой перепрыгнет,
и Украину штык настигнет,
и Ставрополью вырвут глаз.
Людская масса не вольна,
отгрызть, как зверь, стопу в капкане.
Грядет столетняя война
на смену временных кампаний.
Вполне натешится пророк,
в крови горячей мир купая.
Лишь под кувалдами Китая
в свой срок издохнет носорог.
И в том ли горе, в том ли сдвиг,
что станет через поколенье
тонально-слоговым язык,
на коем это сочиненье?
2006
ГАЛИЛЕЙСКИЙ ТРИПТИХ. ОСЕНЬ
1.
То правей возьмем просёлком, то левее
по оливковой и жёлтой Галилее.
Целься, зоркость, поработай, оттени нам
эту зелень - терракотой, синь - кармином.
В омут глаз неслышно канув, не растайте,
тени стаи пеликанов на асфальте.
Я не дам ветрам подувшим скинуть в море
тени облачных подушек на Хермоне.
Чтобы в пробах описанья оставался
пыл побочного касанья, ассонанса.
2.СТАНОВИЩЕ
О поле, поле, кто тебя
утыкал журавлями - в гаме
без умолку? Они, трубя,
над галилейскими буграми
парят, и тонкими ногами,
свисая, падают сюда,
где пожня, почва и вода.
Гляди: чащобой шей торча,
стоит на плоскости в пространстве
курлычущая саранча
евреев, изгнанных испанцем,
а то - сгружаемых у станций…
Да нет, мелькнуло сгоряча.
Их не согнали, а несёт.
Но трудно быть в своем рассудке,
одолевая восемьсот
небесных миль - всего за сутки.
И гвалт без продыху - не шутки.
И страх проспать сигнал на взлёт.
Компостером всесильный Бог
у них в мозгу пробил созвездья,
чтоб с незапамятных эпох
на Юг ночами рваться вместе.
Потом на Север: яйцеклад
не-южных требует прохлад.
Они летят, как род листвы
на черенках, над вольным лугом,
А в профиль - окрыленным луком:
концами вниз, без тетивы.
Без тетивы, но слышен гул
энергетического троса
от сжатых ног до пики носа.
И он же - крылья изогнул.
Следи с ладонью козырьком,
прищелкивая языком,
за граем в солнечном сиянье,
за шевеленьем на поляне,
где приземляются земляне,
которым шар земной знаком.
3.
Над Кинеретом храм протирает глаза.
Отряхнулись деревья.
Предлагает волна заменить словеса
на безмолвье даренья.
Над Кинеретом гуси, как буквы, скользят:
каллиграфии внятность.
Но стирает туман, как столетья назад,
мимолетную надпись.
2005
|