| "Флейта
Евтерпы" №4, 2006 |
БОКОВОЕ ЗРЕНЬЕ
Вновь сходить с ума, как положено, при норд-весте,
При кромешном снеге, что валит, и валит, и валит,
Принцу датскому, жениху, при утопленнице-невесте
И к тому же сыну при тени отцовской… Налит
Пузырек для сцены с названием "Мышеловка",
Бедный Йорик сверлит глазницами, флейта плачет,
А такие длинные речи и говорить неловко,
Задыхаясь в жабо, с клинком бутафорским - значит,
Значит, что-то не так не только в твоем королевстве,
И порвалась цепь не только в этом спектакле.
О, как тягостно жить! Как в запоздалом девстве
Или в юном вдовстве - извращеньем пахнет, не так ли?
О любви и смерти! А больше и не о чем, право!
Это нити в одном канате впритирку вьются.
Слушать умные речи, кричать вместе с залом "Браво!",
Краем глаза видя: юные пары над чем-то своим смеются…
ВЕТЕР С ЗАЛИВА
Этот ветер с залива, сминающий грудью кварталы,
На толпу налегающий, будто пьяный в трамвае,
Выдувающий лужи и снег вздымающий талый,
Колокольчик рвущий на лоджии… Что там Гавайи
С их скольженьем с кручи морской! Здесь покруче будет!
Против ветра попробуй вдохнуть - паралич дыханья!
Если невской воды прибудет, какой же воды убудет?
И кому поклониться за все эти сверхстаранья?
Зонт трепещет в руках, как журавль, что должен быть в небе,
Заместитель синицы со спицами дыбом - что там
Мудрый Оле-Лукойе припас нам, подобно Гебе,
И какая сказка сыграется, как по нотам?
Поднимайся, лифт, на этаж пятнадцатый, либо,
Пробивая крышу, пари над последним домом.
Все сегодня возможно, поскольку ветер с залива,
И событья с горы покатились растущим комом.
Замирай от страха, в удаль впадай - неважно:
Зонт раскручен, и легкие санки бегут по снегу,
И парит над миром змей, то живой, то бумажный,
И, как водится, все на свете готово к побегу.
Но, нащупав Божию длань в этой тьме кромешной,
Примирившись с участью и с судьбою не споря,
Вновь прильнешь к груди Его горько, светло, безутешно,
Потому что счастье невыносимее горя.
Два стоп-кадра мелькают, разреженных спорой ездою:
То ли прядка рыжая, то ли седая щетина.
О, как счастье пылает! Яркой двойной звездою.
И попробуй выбери между Отцом и Сыном…
СТАРАЯ БАШНЯ
Т. Л.
"У нас в Валенсии", - так запросто сказала, -
"Не то, что в Андалузии…" И с нею
Мы продружили целых сорок лет?
Учились в школе? А потом любили
С одним и тем же минус-результатом,
Чтоб каждый раз с презреньем прозревать,
И в браке маялись? У нас одно и то же
Ноздря в ноздрю, поэтому понятны
Мы до сих пор друг другу, как никто.
И, слава Богу, как-то удалось
Нам сохранить немногие привычки
И навыки общенья, но теперь
Там муж - поляк из Швеции, живущий
В Испании, а брак скреплен был в Лиссабоне.
Экзотика! А может, просто жизнь?
"Все перепуталось, и сладко повторять…"
Держу в руках подарки из Альгарве.
"Дороги там российские, поверь мне,
как из колхоза "Луч" в колхоз "Прогресс",
Разруха и унынье, все не так,
Как в нашем Торревьехо." Боже мой!
Мне это не представить! Я - все та же,
На той же улице живу и в том же доме,
На той же кухне расставляю чинно
Подарки из Альгарве, нипочем
Мне не почуять соль чужой земли
И прелесть зелени вблизи от Гибралтара…
Но звук ласкает ухо: Торревьехо…
Наверно, что-то значит это слово,
Узнать бы, ведь недаром первый друг
Мой так любил испанский и меня
В минуты нежности паломой называл,
Голубкой то есть - этот долгий круг,
Должно быть, завершен, ко мне вернулась
Испания совсем в другом обличье,
К ней ревновать не нужно, наконец,
Беситься от того, что он корпит
Над длинным переводом. Как-нибудь
И я там побываю, верь мне, мачо!
Свободная, как бурная Кармен,
Красивая, как звуки сегидильи,
И молодая, как строка у Лорки.
Вот это будет праздник настоящий!
И в эти дни не вспоминай меня!
А Торревьехо -
Это значит башня,
К тому же -
Старая…
МЕЖДУ СОВОЙ И ЖАВОРОНКОМ
1
Между совой и жаворонком, там, где ни места нет,
То есть пространства, ни времени, то есть минутки,
Вновь притулился освистанный тенор, поэт,
Обезьяна речи, оборотная сторона фразы,
ухмылки,
шутки.
И сидит-посиживает, будто ему не известна судьба
былых двойников,
В рабстве у слова кончавших на редкость плохо,
Как бы ни рукоплескали им ложи, а также ловцы душ и снов,
Как бы к ним ни благоволила эпоха.
Зреньем своим смещенным что видит он
И о чем пророчествует на свету, житель ночного мрака,
Помавая крылом совиным, чем он так потрясен,
Жаворонком рассветным готовый взвиться однако?
Раздвоенье личности, вот что. Объемля весь мир, как есть,
Находясь одновременно во всех его точках и дырах,
Что щебечет он, и о чем его свежая весть,
Если есть кому ее произнесть, помимо писклявой лиры?
Кроме того, все сказано - и осталось лишь толковать,
Примеряясь к тому, что дню понятно, а также потребно,
Не на нем, отщепенце, Господняя благодать,
Не ему, изгою, быть и в хоре хвалебном.
Упражнение для сумасшедших -
соревноваться с Творцом!
Книга - одна! Так читайте, неспешно листая ее страницы,
Год за годом, начиная с начала, вслед за концом…
Что же мечется он, несмышленыш, подкидыш
двуликой несуществующей птицы?
2
Тьма ночная. Полтретьего. Фарс вдохновенья.
Спать бы! Нет, кукушонок, а может, дятел
Все толкает, долбит, не дает забвенья,
Провоцирует рифму - о, Боже! - "спятил".
А ведь завтра на службу! Иди ты к черту!
Я должна. Нету сил. О, как ветер воет!
Уберите дьявольскую реторту -
Спать! Забыться! Укрыться! Зачем вас двое?
Сразу двое: дятел и тот, кукушонок…
Проклятущие, чтоб вас! Отстаньте! Смойтесь!
Нет, останьтесь! Не знаю, что завтра спросонок
Натворю, а пока… Ройтесь, милые, ройтесь
В этой грязной башке, в этом мусорном баке -
Вдруг отроете нужное мне словечко
И на нужное место поставите? Маки
Так давно не цвели возле этой речки
С пересохшим руслом, убитым пейзажем,
И с ольховой болотиной запустенья…
Ничего. Не умру. Если вовсе даже
Не усну в тревоге о новом растенье.
Видно, это и есть сублимация, впрочем,
Все ты врешь, вселенский маньяк, ведь помню,
Сколько раз я с любовного ложа ночью
Убегала в словесную каменоломню,
Потому что в отличье от той, двуполой
Схватки с заданным Богом ночным исходом,
Сам не знаешь, чем полнится с виду полый
Сей сосуд скудельный с растущим словом,
Накреняющим, как ладью на море,
Все подряд, включая сиянье кумира,
И совсем другая течет love story,
Нарушая симметрию мира.
3
Падая в пасть дракона, где неизбежной
Будет измена, и столь же верной - утрата,
Где усыпляется память не песней нежной,
Но ощущеньем опасности, где Герострата
Вспомнишь с особой пристальностью, поскольку
Дух разрушенья повсюду реет, как знамя,
Где и таблетка хины покажется долькой
От мандарина, где дым столь же жарок, как пламя,
Где на клыках ядовитой слюны фонтаны
Будут тебя врачевать, не спрося разрешенья,
Так, как обычных смертных - струи нарзана,
Воды Лагидзе, курортное мельтешенье,
Где ты разлюбишь все, лишь процесс паденья
Станет и смыслом жизни, и камертоном,
Утренним счастьем, источником наслажденья -
Только б не выпасть из пасти с последним стоном!
Не отделиться вовсе от терпкой муки,
Быть в постоянной связи со страшной бездной,
Пот утирая и в кровь обдирая руки,
Знать, что тебя он выбрал жерлом железным.
4
Потому что в дело годится все, что добыто глазом,
Либо слухом, либо тем, что зовется воображеньем,
И ничто не сравнится с этим заветным лазом
В виртуальное - ну-ка! - пространство и легким жженьем
Где-то в области - кыш, болезни! Не спутать бы! - подреберья
Пузырьками веселого зуда, нездешней, ненашей чесотки…
Надуваются вдруг поникшие было перья,
Набухая, как грудь силиконовая у красотки.
И крыло вырастает, шумит, что твоя дубрава,
Поднимая, как самолет с вертикальным взлетом,
В зазеркалье, и, скажи, по какому праву
Все сие дано никаким, по сути, пилотам?
5
За десять лет бумага пожелтела,
И выцвели стихи. Сухой гербарий
Держу в руках. О, Господи, так скоро?
Так скоро не осталось ничего?
Ведь влагою живительною в горле
Чужом когда-то жизнь переливалась
И отзывалась у меня в гортани,
И щекотала пальцы, вызывая,
Пожалуй, нетерпение сильнее,
Чем в случаях других… И все же, все же
Недаром говорят о том, что время
Не только лучший лекарь, но судья
Суровый и единый… Жизнь лавиной
Сошла в другое русло, обнажив
Проржавленную арматуру схем,
Беспомощный театрик задыханий
И вялую риторику… Стихи,
Точней, поэзия - энергия и только,
Тот вечный двигатель, которому не нужен
Ни взмах, ни стон, ни звук, лишь тайный гул.
Он сам собою крутится, собой
Запущен, мы - колесики, не боле,
Стираемся со временем, выходим
Из строя, уступая место новым,
И вечны только гениев валы,
Что вертятся на той вселенской тайне,
Которую замыслил сам Творец,
И те не вечны, если честно, - так
Я думала, взобравшись на стремянку,
Под потолком, смахнув попутно пыль
И паутины бахрому сухую,
Держа в руках давно забытый сборник,
И покачнуться, как циркач, боясь.
Что сборник? Жизнь забылась! Что о ней,
О той, припомнишь нынче? Как закладки,
Рецензии топорщатся, но их
Читать бессмысленно. Они уже невнятны:
Их время точно так же закатилось,
Не пощадив ничьих румяных щек.
Но расцвели другие, слава Богу,
Лукавым Хроносом подсунутые нам.
Как Иов, мы, увы, не различаем
Единственности чад своих и стад,
И непрерывность жизни заменяет
Нам избирательность любви: еще! еще! -
И это я подумала, слезая
С домашней неустойчивой стремянки,
Чтобы успеть ответить на звонок,
Который надрывался в коридоре,
Напоминая, что клокочет жизнь,
Стихов помимо и помимо прозы.
6
От прозы кайф другой, но и его не хватит
Ту жажду утолить, наполнить черный ров,
Когда, как вал, волна девятая накатит,
И думаешь, дрожа, что не спасет ни кров,
Ни тысячи томов и снов библиотеки,
Ни мании ума. Ни ужас быть смешной,
Когда внезапный взгляд твои целует веки,
В то время как ничто не ново под луной,
В то время как уже все прожито не то что
Один, а сотню раз - дуй мимо, колобок!
Но будто бы вчера придуманная почта
Несет тебе письмо, как в клюве голубок
В ковчег нес весть о том, что близится спасенье,
Что вот еще чуть-чуть, что милостив Господь!
От прозы кайф другой. Но вновь стихотворенье
Выводит от труда отвыкшая щепоть.
7
Потому что рыж - из колена, небось, Саула -
И к тому ж упрям, как джек-лондоновский герой,
Потому что мулаткой его рождена Мариула,
Потому что еще не порос возрастной корой,
Потому что в окне - огни, а на кухне - свечка,
И стеклянная дверь от метро вместо стола,
Потому что в палец еще не впилось колечко,
И не собрана папка, в которой одна хвала,
Потому что лифт на восьмой на этаж вползает,
Как несчастный подросток, дверью железной грубя,
Потому что никто никогда до конца не знает,
Сколько смыслов в строке, и какой из них для тебя…
ФАРФОРОВЫЙ АНГЕЛ
1
Ангел ты мой, фарфоровый ангел,
Ничего-то обо мне ты не знаешь,
Хоть так часто сидишь напротив
И в глаза мне смотришь подолгу
Пристальным взором вундеркинда
В новомодной тонкой оправе.
А сказать по правде, мой ангел,
И знать ведь ничего не хочешь,
Только внешность мою и видишь,
Как товары, проходя, в витрине,
Все своими заботами занят
И своею важной работой,
Лишь об этом говорить и можешь,
Ничего вокруг не замечаешь,
Угощаешь лучшим в мире пивом
И весь вечер потчуешь рассказом
О поездке очередной в Европу
И своей очередной подружке
С безупречно-стандартной фигурой,
И о прочих вещах, непременных
В дружеском мужском разговоре.
Для приличия даже не спросишь,
А со мной-то что происходит,
Что я делала все это время,
Как его без тебя коротала,
Что любила, кого хоронила,
Все тебе, мой друг, безразлично,
Все тебе, мой ангел, неважно.
Вот такая у нас, выходит, дружба.
Иногда, правда, вдруг встрепенешься:
"Интересно?" - спросишь, смутившись.
Я в ответ поцелую взглядом,
Как смогу, успокою речью:
Про тебя мне все интересно!
Всю бы жизнь тобой любовалась,
Несравненный мой, ненаглядный,
Целовала б прядку за ухом
С темно-медным древним отливом,
Если б только Господь позволил.
2
Буква "К" выпуклая на люке
Остановит вниманье, заставит смутиться,
И, напомнив о трехдневной разлуке,
Что, возможно, еще дня два продлится,
Вдруг такою тоскою подступит к гортани -
О, глаза б не глядели, а слух бы не слышал!
О, бежать бы отсюда хоть до Бретани,
О, бежать бы, покуда весь дух не вышел,
Чтобы сил не осталось на нежность эту,
Изнуряющую, как работа в три смены,
Чтоб, швырнув в судьбу, как в воду, монету,
Заплатить, должно быть, тройную цену.
Но куда тут деться, когда все скопом,
Круговой порукой повязаны, кровью,
Об одном твердят, всемирным потопом
Затопляя мир, как ртутью, любовью.
И когда все птицы лишь о том щебечут,
И собаки лают, и ослы икают,
То и психиатры насмерть не залечат,
И весной снегурка насмерть не растает,
Потому что, как картину в раме,
В каждой капле, искре лишь одно я вижу,
Потому что в какой ни участвуй драме,
А герой все тот же - ангел, ангел рыжий…
3. МОНОЛОГ НА БАЛКОНЕ
Ангел, ангел аллергичный,
Анемичный, аутичный,
Рыжий, дивный, золотой,
Гость бесшумный, алогичный,
Слова выкормыш тепличный,
Погоди, прошу, постой!
Не взлетай - там света нету,
Там не до свободы, света,
Обернись, мой дорогой!
Опусти свои подкрылки.
Ах, какая боль в затылке! -
Ты не знаешь, ты другой.
Ангел, голубь мой почтовый,
К новой миссии готовый,
Отрешенный, никакой,
Безмятежный, бессердечный,
Что тебе до жизни вечной,
До тумана за рекой?
Ангел, ангел мой бесплотный,
В радость разве труд наш потный?
Как друг друга нам понять?
Только голос, только волос…
Только все, что здесь кололось,
Там заставит ли сиять?...
4
Помню - давным все давно это было - как тощий и с виду совсем еще мальчик,
С шеей цыплячьею и кадыком, что метался
Чуждым наростом на горле, еще не освоенной плотью,
С текстами чьими-то и заказною статьею
Он вдохновенно возился, попутно со мной обсуждая
Темные смыслы, а также значения слов, неизвестных в ту пору
Юно-пытливым мозгам… А потом я их всех находила,
Боже, в его же стихах, заставлявших меня усомниться,
В том, что восток есть восток, а запад по-прежнему запад…
Ангел сомненья, с предательски-точным извивом
Вечной усмешки, задумчивой, как отраженье
Мыслей великих, живущих в эфире все эти
Тысячелетия страха, тревоги, любви.
Ангел сомненья, как живо он взвился, когда
Я после долгого чтенья его сочинений
Строго, как завуч в учительской, проговорила:
"Все хорошо, кроме слова, торчащего дико
В цивилизованном тексте". "Трахаться?" - быстро спросил.
"Что ты! Помилуй! Куда омерзительней - "фотка"!"
Боже, попробуй-ка эти мгновения света,
Молнии резкой, пронзающей сердце, как стрелы
Мальчика злого с такой же блудливой усмешкой
Как-то суметь удержать! Что ответить - не знаю
Я на вопрос: а зачем?
Нету в профессии возраста, может быть, нету
Времени тоже? Может быть, зря мы
В страхе пред бездной, навек соблазненные Прустом,
Так озабочены долгим сраженьем вслепую
С призраком в маске? Не знаю.
Спроси у орла Кастанеды.
5
Лучшее время дня, нет, конечно, ночи и, значит, суток.
Будем точны, мой друг, слишком мал промежуток -
Не уложиться долгим периодом мутной речи,
Лучше, ей-богу, молча обнять сутулые плечи
Сзади, прижавшись лбом к черепа основанью
(Вот ведь, Гандлевский, подсунул-таки словечко!),
Чтобы смешались ржавые пряди с теплым дыханьем.
Господи! Хоть такое на палец надеть колечко!
Лучшее время, покуда нет полнолунья,
Для озарений и всевозможных поднятий
Виевых век, когда видно до Киева… (Кунья
Шапка ужель не мешает?) Не стоит объятий
Даже одних это знанье, поверь мне, мой милый,
Что до печали - ни слова, общее место,
Впрочем, не худшее чувство. Я - про печаль, про силы,
Что придает она при наличьи зюйд-веста
Или любого другого настырного ветра.
Что? Застоялись пальцы? Тянутся к делу?
Всё. Отпускаю. Я и сама у метра
Тем же цепным котом и душой, и телом.
6
Когда б, на подушку упав головой,
Так слиться с беспамятством белым,
Чтоб ангел, что дружбу не водит с тобой,
К душе твоей вмиг прикипел бы.
Чтоб ангел, в чьем ведомстве ты ни при чём,
Явил бы любовь и участье
И, мир осеняя крылом, как крестом,
Твои расковал бы запястья.
И долго сидел бы, крыло подложив
Под голову грешно-земную,
Боясь шевельнуться, свой взор опустив,
Твой сон сторожа и губу закусив,
О жизни и смерти тоскуя…
7
То подсвечник один тебе подарю, а другой себе оставлю, то кружку.
Всё придумываю какие-то несуществующие связующие узы.
Пусть скучают они, разлучённые, пусть окликают друг дружку,
Пусть томятся под пристальным взором
вивисекторши вечной - музы.
Вот разбойница! Вот вампирша! Ей лишь бы одни страданья
Наблюдать чужие и ими одними питаться!
Что там! - Знаем, какой неподъёмной оплачены данью
Легкокрылые строки, с которыми смелости нет тягаться.
О, любимый мой, я ничем, ну, ничем, не волнуйся,
Ни себя, ни тебя, мой ангел, не выдам:
Ни движеньем, ни взглядом, ни бесконтрольным словом,
Успокоив всех присных и будущих жен твоих
своим аутсайдерским видом,
Как угодно присматривайтесь - вовсе не с тем уловом
Возвращается невод. Ускользаю то рыбой, то птицей,
Существом из другого мира, земной любви неподвластным.
Но в кильватере вьется строка,
Заполняя движеньем страницы,
Из которой все тайное наше - о, ужас! -
становится ясным.
8. ПОКОЛЕНИЕ "Х"
Даже если умру, не заметит. Не скажет ни разу:
"Господи, как тяжело! Бездна какая зияет!"
О, полцарства за эту милость, за эту фразу
Отдала бы! Какое! Живет себе-поживает,
Как и все они, в своем существуя прайде,
Между делом подружек встречая, друзей провожая,
Ни единым волосом не пожертвует ради
Понимания речи другой. Что ему чужая?
И своей хватает. Глядит пустыми глазами,
Как в скафандре, в стойком своем возрастном отчужденье.
Даже если умру. Изойду до смерти слезами. -
Не засыпать ров. Исцеленья нет. Наважденье -
Этот ангел фарфоровый. Рыжеволосый. Крылатый.
Что любовь? Излученье в космос. Обратной связи
Не бывает. Нечего ждать. В прах рассыпались латы,
И узды обрывки болтаются на коновязи.
И последняя капля, как завершение цикла:
Под чертой, кроме цифр, не живет ничего. Лицедейство
Истекает под рев подъехавшего мотоцикла,
И в обнимку уносятся ангел,
гений,
злодейство…
9
"Вещь чиненная дольше сохранится", -
Сказал мне мастер, клея ангелочка
Из глины с лютней, что свою десницу
В набитой сумке сходу потерял.
"Пятно остаться может. Но ведь это -
Не страшно?" (О, забота о вещах!
Когда бы так заботились о людях!)
А он и вправду вышел, как живой!
Хоть кто из нас похвастаться решится,
Что ангела живого видел? А?
А я видала, между прочим, и
Любила даже, будто человека,
Как героиня Бабеля, что грубо
Налегши грузным телом, смяла крылья,
И ангельская хрупкость оказалась
Младенческой нежней. О, Боже мой!
Таким бабищам надобны ковбои
В полтонны весом, финны-лесорубы
Иль рыбаки-норвеги, но не эти
Из дуновенья света существа,
Что золотыми залиты кудрями,
И взгляд которых больше говорит
О тайне жизни, чем земное знанье.
Им не под силу наших чувств напор,
И страсти им неведомы, и гнет,
И сладость выбора… Но облик, облик!
Но красота небесная! Но то,
Что слову не дается, только кисти!
О, немота восторга! Этот цвет
Волос в мозги мне вьелся, застя свет,
Во всем, во всех ищу хотя б намека
На медь с отливом и когда встречаю
Хоть отблеск, небольшую схожесть, хоть
Оттенок крохотный - и это Божий знак, -
Немедля думаю, надеждой загораясь:
Еще вернется, может, ангел мой…
|