Алексей Карташов (Бостон) - Я.Д. Рифт (Бетесда, Мэрилэнд) О СТИХОТВОРЕНИИ МИХАИЛА ЩЕРБАКОВА "CHINATOWN"
|
||
"Флейта Евтерпы" №2, 2006 |
КИТАЙ КВАРТАЛА В очередной дискуссии о Михаиле Щербакове я возражал оппоненту, утверждавшему,
что тексты Щербакова излишне многословны и запутанны, а смысла в них нет.
Я предложил на выбор три песни и пообещал разобрать их, слово за словом.
Оппонент мой выбрал "Chinatown". Сначала - текст. "...нет заглавной буквы, есть простая, Я попробую показать, что именно в этом стихотворении, как в немногих других даже у Щербакова, форма идеально работает на содержание. Просто по слову, по строке разобрать, как именно это делается. Прежде всего, о чем оно? Внешняя канва очень проста: взгляд как будто извне на лавку древностей в китайском квартале, в каком-то обобщенном американском городе. По лавке ходит хозяин, посетителей нет, и он перебирает товар. Вечереет, скоро закрываться. Все. О чем же оно на самом деле? Тут тоже очень просто: об одиночестве, о потерянности, о ностальгии по месту и времени, о неизбежности смерти в конце - и о том, что избежать этого нельзя, а жить с этим нужно. Теперь давайте смотреть - как это делается. Стихотворение начинается как будто с середины фразы. Автонимичность тут даже слегка утрированная - первая строка, начинающаяся с маленькой буквы, именно и говорит о том, что заглавной буквы нет. Потом метафора вдруг оборачивается другой стороной - мелкая буква превращается в мелкую монету, и тут же их - букву и монету - объединяет мотив траты, долга, выплаты. Все - в первых двух строках, скорость метафор задается очень высокая, и она потом сохраняется и растет. При этом ритм синтаксический - наоборот, невероятно убаюкивающий и завораживающий. Но мы еще к этому вернемся. А пока, в третьей строке опять подтверждается, что мы не ошиблись, начала - нет, мы начали с середины. Потом - фирменная щербаковская амплификация - "есть квартал Китая, есть Китай квартала..." - и "конец цитаты". Лексически этот "конец цитаты" сразу создает дополнительное ощущение - строгости рассуждения, точнее, делается заявка на то, что все будет документированно, без пропусков, и очень подробно. Еще попутно автор успевает бросить важное утверждение от лица героя - "я тоже, видимо, врасту" - собственно, доказательством или опровержением этого мы потом и занимаемся на протяжении всего стихотворения. К этому моменту пресловутый внимательный читатель стихотворения "уж, верно, заметил", что написано оно терцинами - строфа редкостная в наш испорченный расхлябанный век и требующая жестокой самодисциплины. Зато выигрыш в данном случае несомненный: текст течет, переливается, сам по себе, независимо от содержания, создавая ощущение бесконечного движения по кругу. Бесконечность особого рода - когда герой "Сочинив, немедля забывает Каждый круг - почти такой же, как прежний, и только забвение помогает не сойти с ума (ср. у Бродского - "от безумья забвеньем лечись, от забвенья безумье спасет" - тут вообще интересная перекличка). А герой тем временем, как замечательно заметил Г. Хазагеров1, смещается на периферию, в бесконечный перечень разнородных предметов, имеющих мало отношения к повседневной жизни, уходит ко все более редким и странным: от шандалов - к жирандолям, а от манускриптов - к палимпсестам. Но уходит он не в нирвану, не в горние выси, как мог бы подумать поверхностный наблюдатель - нет, он идет в две стороны времени. он не здесь уже, он по соседству Забвение стирает ближайшие слои памяти, и оказывается, как в палимпсесте, что там - детство и школа. Не знаю, кому как, а мне в этом месте становятся до стеснения в груди понятны его одиночество и близость смерти, к которой он равнодушен: он ушел от нее назад. Гаснущие блики ближе к сердцу Тут опять, конечно, странное совпадение героя и автора, только стопы у них разные. И здесь наблюдателя отодвигают в сторону - он не нужен герою, потому что наблюдатель свое сделал, он героя оживил, и герой, сознательно себя затерявший, продолжает свое дело. Структура закольцовывается, вновь почти теми же словами, что и вначале : Нет начала, есть огонь шандала, Только за время стихотворения все темнеет и темнеет, и мы героя уже почти не различаем, виден только огонь шандала - он не зря, значит, был упомянут. И почти необязательная уже декларация: А тебе кто не велит, несчастный? Потому что если он может, этот совершенно потерянный и одинокий человек, то значит - каждый должен, ну хотя бы попробовать. Это такой своеобразный оптимизм... Ну, и еще, конечно, надо сказать, что все-таки это песня, и музыка вызывает оторопь у профессиональных композиторов. Три аккорда и ровно 4 ноты. Все работает на одно и то же ощущение - печального бесконечного цикла, который, тем не менее, каким-то непостижимым образом, не размыкаясь, приходит к итогу. В общем, как раз в этом стихотворении/песне форма и содержание настолько
идеально работают вместе, что я бы даже у Щербакова не взялся найти примера
лучше. Алексей Карташов (Бостон)
ПАЛИМПСЕСТ
Уважаемый г-н Карташов, спровоцировавший весь шум, заметил, что "про
эту песню надо писать статью на 24 страницы". Я рискну предположить,
что можно написать и на 120, и, даже на 240 страниц, но делать этого тоже
не буду, а просто попытаюсь ответить на некоторые заданные в разных местах
дискуссии интересные вопросы. Во-первых, следует отметить, что описанная в тексте лавка - это не независимое предприятие, а часть транснациональной торговой сети, с более или менее единым ассортиментом и правилами обслуживания покупателей. Головной магазин сети находится в Англии: "Комната, по которой он не спеша пробирался, представляла собой
одно из тех хранилищ всяческого любопытного и редкостного добра, какие
еще во множестве таятся по темным закоулкам Лондона, ревниво и недоверчиво
скрывая свои пыльные сокровища от посторонних глаз. Здесь были рыцарские
доспехи, маячившие в темноте, словно одетые в латы привидения; причудливые
резные изделия, попавшие сюда из монастырей; ржавое оружие всех видов;
уродцы - фарфоровые, деревянные, слоновой кости, чугунного литья; гобелены
и мебель таких странных узоров и линий, какие можно придумать только во
сне. (Ч. Диккенс, "Лавка древностей", пер. И. Волжиной). Внимательный читатель не может не заметить в этом абзаце многоуровневых асиндетонов, один из которых - "фарфоровые, деревянные, слоновой кости, чугунного литья" - перекочевал в чайнатаунские "из фаянса, воска, камня, кожи" практически не изменившись. Г. Хазагеров в своей статье "О поэтике Михаила Щербакова" подчеркивает обилие асиндетонов в "Chinatown", но совершенно упускает из виду, что бессоюзное перечисление материалов и артефактов является важной частью архетипа описания антикварной лавки. Приведу еще два подтверждающих это примера. Первый: "К этим и в самом деле благородным торговлям, открытым допоздна,
меня всегда горячо и неудержимо тянуло. Тускло освещенные темные и торжественные
помещения пахли глубоким запахом красок, благовоний, лака, ароматом неведомых
стран и редкостных тканей. Тут можно было найти бенгальские огни, волшебные
шкатулки, марки давно не существующих стран, китайские переводные картинки,
индиго, малабарскую канифоль, живых саламандр и василисков, яйца экзотических
насекомых, попугаев, туканов, корень Мандрагоры, нюрнбергские механизмы,
гомункулов в цветочных горшках, микроскопы, подзорные трубы и, конечно
же, редкие и особенные книжки - старинные фолианты с превосходными гравюрами
и преудивительными историями. (Б. Шульц, "Коричные лавки", пер.
А. Эппеля) И второй: Вот так и Джона теперь безотчетно тянуло к витринам антикварных лавок,
когда он выходил прогуляться, просто потому, что ему виделось нечто, напоминающее
кусок зеленого стекла: все что угодно, любой предмет, более или менее
круглый и, возможно, с глубоко запрятанным мерцающим огоньком - фарфор,
стекло, янтарь, гранит, мрамор, даже гладкое овальное яйцо доисторической
птицы. (В. Вульф, "Реальные предметы", пер. Д. Аграчева). Но самая близкородственная нашей лавке торговая точка находится на базаре
в Житомире. Как и в других местах, здесь можно увидеть золоченые туфли
и корабельные канаты, старинный компас и чучело орла, охотничий винчестер
с выгравированной датой "1810" и сломанную кастрюлю ... Эта
лавка - как коробочка любознательного и важного мальчика, из которого
выйдет профессор ботаники. В этой лавке есть и пуговицы, и мертвая бабочка.
Маленького хозяина ее зовут Гедали. Несмотря на то, что вместо асиндетона
в этом тексте со сходными целями используется полисиндетон, присмотревшись,
невозможно не увидеть поразительные совпадения.
"Старый Гедали расхаживает вокруг своих сокровищ врозовой пустоте вечера - маленький хозяин в дымчатых очках..." и: "Он по лавке в ритме как бы танца "...розовой пустоте вечера - маленький хозяин в дымчатых очках..." и: "...временами в сумрак заоконный "Он потирает белые ручки, он щиплет сивую бороденку и, склонив голову, слушает невидимые голоса, слетевшиеся к нем..." и: "...что-то сочиняет, напевает, "Он вьется в лабиринте из глобусов, черепов и мертвых цветов..." и: "роется руками иностранца "...помахивает пестрой метелкой из петушиных перьев и сдувает пыль с умерших цветов..." и: "Чужеземец бронзу трёт бархоткой,
Это еще не все. Ключевой диалог в лавке Гедали структурно и семантически полностью совпадает с сочинением чужеземца в чайнатаунской лавке: "И я хочу Интернационала добрых людей, я хочу, чтобы каждую душу взяли на учет и дали бы ей паек по первой категории. Вот, душа, кушай, пожалуйста, имей от жизни свое удовольствие. Интернационал, пане товарищ, это вы не знаете, с чем его кушают..." и: "...что-то декламирует о чаре " - Его кушают с порохом, - ответил я старику, - и приправляют лучшей кровью..." и: "...иль царской водкой..." "И вот она взошла на свое кресло из синей тьмы, юная суббота. - Гедали, - говорю я, - сегодня пятница и уже настал вечер. Где можно достать еврейский коржик, еврейский стакан чаю и немножко этого отставного бога в стакане чаю?.." и: "либо просто о горячем чае..."
Что ж, чай - он и в Чайнатауне чай. Кроме этого, так же как чужеземца лодка на воде канала за окном антикварной
лавки приводит "ближе к детству, к школе, что ли", посетитель
житомирской лавки возвращается во времена, когда "дед поглаживал
желтой бородой томы Ибн-Эзра. Старуха в кружевной наколке ворожила узловатыми
пальцами над субботней свечой и сладко рыдала. Детское сердце раскачивалось
в эти вечера, как кораблик на заколдованных волнах..." Но кто же этот чужеземец в чайнатаунской лавке? С одной стороны, очевидно,
что он, как и конармеец Лютов в Житомире, - сочинитель. Мы узнаем, что
он Сочинив, немедля забывает Эти строки позволяют легко идентифицировать его с давним лирическим героем
автора песни "Chinatown", который еще младенцем жаловался: Вот, думаю, приду, и запишу, ("Я слишком долго песен не писал...", 1979) Повзрослев, этот же лирический герой видит детство сквозь призму сувениров
и безделиц, как будто лежащих на полках антикварной лавки: В пробелах память, но сквозь пробелы ("После детства", 2000) Однако, могут возразить мне, с другой стороны, есть признаки того, что
в лавке чужеземец ведет себя не как покупатель, а как хозяин. Мудрый и
знающий Талмуд Гедали ответил бы спорщикам: "И ты прав, и ты прав."
Этот чужеземец, забредший ("вросший") в лавку поэт, и хозяин
лавки - слившиеся в единое целое отражения друг друга. Так же, как и вечный
житомирский чужеземец Гедали - alter ego Лютова, чужеземца среди казаков,
пошедшего с ними строить "несбыточный Интернационал", о котором
мечтает Гедали. Но что же, кроме любви к древностям, связывает поэта и торговца? Подсказка
содержится в важной строке "бодрых усыпляет, сонных будит".
Как известно, уникальной способностью усыплять бодрых и будить спящих
обладает Меркурий (в девичестве Гермес), не чуждый поэзии покровитель
путешественников и коммерсантов. Гермес не только усыпляет и будит, он
еще и сопровождает души умерших через реку Стикс в царство Аид, и именно
поэтому наш герой оказывается "ближе к водам Стикса, чем канала".
Работает Гермес с помощью кадуцея - жезла с двумя змеями. А где же Гермес
взял кадуцей? Получил от Аполлона, покровителя, все знают чего - за то,
что подарил Аполлону лиру, которую изобрел в раннем детстве (кстати, кроме
лиры, Гермес изобрел еще и свирель, флейту и алфавит - источник мелких
и заглавных букв). С тех самых пор все длится и длится это повествованье
о единстве и борьбе продавца и поэта, снова и снова простая, мелкая буква
превращается в средство для выплаты и для траты, добавляя все новые слои
к древнему манускрипту. Как и было обещано, я не буду заполнять все 240 страниц, но еще попытаюсь
предвосхитить вопросы недоверчивых. Некоторые скептики могут спросить:
"А почему Гедали со своих древностей всего лишь сдувает пыль, а чужеземец
в Чайнатауне их трет бархоткой?" Ответ содержится в другом замечательном
тексте о таких же древних безделицах, олимпийских небожителях, детских
воспоминаниях и вечной поэзии: Так Нашедший подкову Другие скептики скажут: "Хорошо, Гермес с флейтой на Стиксе, понятно.
Но откуда появился ангел с трубой?" Ангел с трубой - это не кто иной,
как архангел Михаил, ближневосточный коллега Гермеса, сопровождающий души
(не все, а только праведников) и помогающий им открыть врата небесного
Иерусалима. Архангел Михаил привлечен к делу не случайно, ведь Трижды блажен, кто введет в песнь имя; Для чужака, утратившего прозванье, это может оказаться главным лекарством.
P.S. У Щербакова есть несколько "программных" произведений,
в которых он излагает свои взгляды на язык и литературу. Но на мой взгляд?
нигде это не сделано так мастерски и так откровенно, как в стихотворении
"Chinatown". Для иллюстрации своего утверждения приведу одну
цитату из замечательной книги Б.М.Гаспарова "Язык. Память. Образ",
в которой автор резюмирует основные положения теорий Р.Барта и Ж.Деррида:
"...понятие "письма" изображает языковую деятельность как непрерывный процесс, не знающий ни начала, ни конца, ни дискретных фаз и состояний; каждое новое высказывание "пишется" как палимпсест, поверх предыдущих высказываний. Не существует и никогда не существовало - ни в качестве доисторической исходной точки, ни в качестве теоретического идеала - некоего "чистого" состояния, которое не было бы уже палимпсестом". Я. Рифт (Бетесда, Мэрилэнд)
ПРИМЕЧАНИЯ: |
|
1 Георгий Хазагеров "О поэтике Михаила Щербакова", на сайте http://www.blackalpinist.com/scherbakov/Praises/xazagerov.html к тексту |
||