| "Флейта
Евтерпы" №4, 2006 |
* * *
Цвета насыщены, как небо, синевой
Напоминающее вставки лазурита
В посмертной маске юного царя.
И море в берег тычется пустынный,
Но не умеет влагой напоить
Своей всю эту сушь песка и глины,
Известняка, базальта, красных скал
Играющего блестками гранита -
Мир неподвижной, мертвой красоты.
Одна река, пульсирующей жилой
Питающая ссохшееся тело
Давным-давно угаснувшей страны…
Но чудо в том, что это тело живо.
Точнее, как бы живо, словно те,
Пропитанные смолами столетий
Останки фараонов, что лежат
В своих - теперь стеклянных - саркофагах.
Ведь мумия не может есть и пить,
Но длит и длит слепое ожиданье.
И знаете, в отличие от тех,
Кто, приходя в музей, глядят Рамсесу
В обугленное временем лицо,
Мне кажется, он своего дождется.
АБУ-СИМБЕЛ
1
Думал ли я в пятом классе, учебник открыв
Страшной и тайной "Истории древнего мира",
Въяве увидеть тот самый скалистый обрыв
С храмом, чей вход отмечают четыре кумира?
Небо - огромная линза, собравшая солнечный свет,
Жар, облепляя, томит неотступно, бредово,
И ни пространства земного, ни времени нет.
Только представь: ты в гостях у Рамсеса II.
Что же, три тысячи лет наблюдать, как вода
Снова и снова стремится излучиной Нила?
Мы ли туда, или к нам он заброшен - сюда?
Чья совместила миры параллельные сила?
В сущности, наше сейчас только узенький срез
Вечности непредставимого, древнего тела.
Все просто есть… где-то рядом. И смотрит спокойно Рамсес,
Как моя мысль во владенья его залетела.
2
Есть на дальнем, дальнем юге,
За горами, средь пустынь
Гладь озерная, фелюги
Парусами режут синь.
Не спасает пальмы крона,
Ходит солнце по пятам,
И четыре фараона
Коротают вечность там.
Впрочем, что земная слава!
Распускает время швы.
И сидит от входа справа
Царь один без головы.
Но к чему другим тревоги?
Смотрят вдаль, смешок прилип.
Свой показывают Боги
Трехтысячелетний клип.
3
Дары несет священной паре
Богинь, ясна как день, стройна,
Жена Рамсеса Нефертари,
А на другой стене - война:
Царь мечет стрелы с колесницы,
Ведут ливийцев и кушан,
И диск с крылами хищной птицы
На небе покоренных стран.
Изящна власть, нежна суровость -
Владык улыбчивые сны.
Здесь с опытностью подростковость
Так странно переплетены.
И в жестком схематизме плана
Какой-то трепет бытия,
И в мертвом взгляде истукана
Тоску угадываю я.
* * *
Как раковина, чей забит песком
Спиральный вход до самой сердцевины,
Египет спит на берегу морском,
И волны гнут податливые спины.
Давным-давно хозяин запропал.
Лишь остовы Карнака и Луксора,
Вокруг которых толкотня и ссора,
Богов распродаваемых кагал.
Но все же известковый панцирь свой
Узор хранит - лишь смой наплывы пыли,
И Ра плывет в ладье над головой,
И сны веков гробницы сохранили.
* * *
Все песнопения пропеты,
Обряды все соблюдены.
Аменхотеп-Осирис, где ты,
Владыка призрачной страны?
В гробу из золота литого
Перепеленутая льном
Плоть обновленная готова
Проснуться в царствии ином.
И в этой расписной гробнице
Теперь как в бункере душа,
Мечтающая с телом слиться,
Над саркофагами кружа.
Здесь начинается дорога
Ночного Солнца сквозь Дуат,
К престолу праведного Бога,
Хозяина загробных врат,
Там и воскреснуть жизнью новой,
Там обрести свой вечный кров…
И вот неяркий свет лиловый,
Ряды склоненные голов,
Прохлада кондиционера,
Грань распростертого стекла…
Куда бессмертия химера
Ты венценосца завлекла?
* * *
Здесь все контрастно, как цвета пустыни -
Багровый, черный, желто-слюдяной -
Под колпаком небесно-вечной сини,
Простершейся над выжженной страной.
Жизнь червяком ползет вдоль русла Нила:
Свежи побеги трав, земля жирна,
Знать солнце ядовито укусило -
И вот теперь она воспалена.
Лишь кущи пальм - ни клена, ни березки,
Коровы тощи, словно смерть сама,
Все до одной распаханы полоски
Полей, но не достроены дома.
А дальше, чуть поодаль от долины,
Вокруг нее глухие стены скал,
Царей гробницы, храмы-исполины,
И Бога мертвых ласковый оскал.
* * *
Они нас ждали пять тысячелетий -
Принц Рахотеп и нежная Нефрет.
Живей живых, реальней тени эти,
Душа души, ушедшая в портрет.
О чем спросить? Что видно вам оттуда? -
Как эту всю спрессованную жуть
Истории пронизывает чудо:
Коснуться можно и в глаза взглянуть.
Да что уж там! Руины храмов в Фивах -
Костяк страны исчезнувшей, ничей
Куда мощней базаров говорливых
И всех арабских сказочных ночей.
Минутны мы, мы - призраки, а эта
Века пересидевшая чета
Все смотрит вдаль, не требуя ответа,
Как будто там, за нами, пустота.
* * *
От Александрии твоей остался лишь берег моря,
Да контуры гавани, взлохмаченной парусами,
Да некий трепет в сердце, что мифу вторя,
Другими смотрит - и видит тебя глазами.
Как будто снова кварталы склевали птицы,
Бетонный короб на месте Библиотеки,
И шелестят не свитки теперь - страницы,
Но и они исчезнут в грядущем веке.
Быстрей меняется жизнь вокруг, чем люди.
Потоп грозит нам или оледененье?
Прах к праху - сказано было: и мы на груде
Камней Фароса, зажженного на мгновенье.
Тень Феокрита, а может быть, Каллимаха
Еще здесь бродит, сливаясь в ночи с туманом.
От брызг соленых промокла моя рубаха,
И уезжать обратно в Каир пора нам.
* * *
Накрыты тенью пирамиды,
Как легкой сеткою сачка,
Мы здесь с тобой - эфемериды,
Два чужестранца-дурачка,
Которых обмануть готовы
И гид, и сторож, и торгаш,
И даже тощие коровы,
Что окружили газик наш,
И сфинкс, лежащий с постной миной
Перед гробницею царя,
И это солнце над долиной,
Вовсю, неистово горя.
Поди, не Ялта и не Сочи!
Не думаю, что хватит нас
Для всех чудес арабской ночи,
Для всех миндалевидных глаз.
Но пристрастившийся к обману,
Народ не зол, не вороват.
И я тревожиться не стану
За сумки, фотоаппарат.
Пойдем гулять - и выйдем к Нилу,
Каир - большой гудящий шмель,
А напоследок, взяв водилу,
Вернемся вечером в отель.
* * *
Надо было на камне слова высекать, чтоб потом
Хоть турист мог дотронуться слепо до умерших знаков.
Над прожитыми жизнями их, над закопанным в землю трудом
Золотого светила восход так же радостен и одинаков.
Горячи - не сердца, а впитавшие солнце гранит
И базальт, на террасу ведущие в кварцевых блестках ступени.
Только вдумайся: лишь пустоту пирамида хранит,
Впрочем, где-то в музее остались иссохшие тени
Тех царей. Но от нас-то, от нас-то, от нас-то, от нас
Ничего не останется. Речь как сукровицы корка:
Ни гробниц, ни молелен, ни строгих богов про запас,
Лишь просторов заснеженных, да буреломов разборка.
* * *
Вот уже и похолодало,
Лишь неделю держался зной.
Как нам все-таки лета мало,
Нам - в промозглой стране родной!
Здесь сама по себе природа:
Снег с дождем, и со снегом мрак.
По полмесяца, по полгода
Не согреться душе никак.
Оттого экзистенциальной
Все тоскою полна она,
Все ей видится берег дальний,
Разрешения от сна.
А была бы возможность, надо
Просто в марте рвануть на юг,
Или раньше. Привет, Хургада!
Солнечный, не Полярный круг.
* * *
Коралловых рыбок узоры
В почти бирюзовой воде.
Карибы, Канары, Азоры -
Такого не видел нигде.
И месяца лодка неспешно
Плывет по небесным волнам.
Как здесь бестревожно-утешно,
Дремотно и радостно нам.
Вообще-то, Канары, Карибы
И прочие все миражи
Я в жизни не видел. А ты бы
В стихах удержался от лжи?
Той лжи, что с реальностью споря,
Ведет смысловую канву.
А все-таки в Красное море
Нырнуть довелось наяву.
|