КРИТИЧЕСКИЕ ОТЗЫВЫ НА ПУБЛИКАЦИИ

В ПОЭТИЧЕСКОМ АЛЬМАНАХЕ "ФЛЕЙТА ЕВТЕРПЫ"

В ЗАЩИТУ ТРИВИАЛЬНОЙ ЛЮБВИ

Прочитав замечательную статью В. Ойцера ("Флейта Евтерпы", № 4, 2007), чувствую и я потребность сказать некоторые крамольные вещи. Сегодня стоило бы сделать скидку на возраст Наума Моисеевича. Как-то случилось мне редактировать книгу его статей "В защиту банальных истин" в одном интересном издательстве... Книги мы выпускали достойные, никакого отношения вроде бы к деятельности организации, при которой функционировало издательство, не имеющие: Алена Пейрефита "Таким был де Голль", Дж. Оруэлла к 100-летию со дня рождения, Мераба Мамардашвили... И вдруг Коржавин приезжает в Москву (2003 год)... Cito! И настаивает на издании всего, что прислал. Среди статей были и избранные, написанные им в 60-е прошлого столетия вроде "Опыта внутренней биографии" или более поздней "Гармония и утопия" (1978). Вполне конкретные и дельные, умные и обкатанные временем. Однако некоторые статьи о культе Сталина, датируемые девяностыми и началом двухтысячного, с точки зрения здравого смысла подтачивали реноме автора, о чём я и сказала главному редактору. Никто меня не послушал, а статей пять нужно было бы исключить: они не подлежали редактуре вообще, если кто-нибудь понимает, о чём я говорю. Сняли только две статьи, убедив НМ, что по издательским стандартам объем материала превышает норму. Оставили ни с чем не сравнимые по неадекватности к атрибутам времени "А был ли Сталин-то" (1995) и "Кого первым съест товарищ "волк" (2001). Не буду разбирать их: кому интересно - разыщет и прочитает. Я просто тогда сняла свою фамилию в выходных данных. Книга вышла - ширина корешка 6 см. Мог быть и больше...

Я читала статью В. Ойцера с редким, как Вы понимаете, интересом. Тем более что Бродского я люблю совсем не "странною" любовью уже давно, а о "Генезисе "стиля опережающей гениальности"…" было объявлено в предисловии книги Коржавина обозревателем того издательства Зоей Ерошок. Потом я сподобилась прочитать и самое статью, но выразить свое недоумение мне было негде и некому, а тут, в журнале "Флейта Евтерпы", наткнувшись на мысли, приходившие в неоформленном, правда, виде в мою голову, и обнаруженные в статье В. Ойцера, несказанно обрадовалась, как радуется всякий, уже почти отчаявшийся, найдя себе единомышленников.

Тысячу раз "да!" воскричала я у экрана монитора, прочитав у Владимира Ойцера ключевую для самого обычного, но верного, читателя поэзии Иосифа Бродского, фразу статьи: "Изобличаемые им (НММ) учредители культа (ИБ) суть не столько реальные личности, сколько литературные герои, созданные творческим воображением Наума Моисеевича. На реальных почитателей Бродского они похожи не больше, чем похож человек на своё отражение в кривом зеркале. В них вложены суетные помыслы и чувства, весьма далёкие от бескорыстного увлечения хорошей поэзией".

Вот я - та реальная личность, что относится к творчеству поэта как к прекрасному явлению природы, как к судьбоносной встрече, как к школе стихосложения и яркого мыслительства. Влияние ИБ на собственное творчество я не рассматриваю - оно безусловно. Правда, меня в эпигонстве не упрекнёшь. Но влияние масштаба поэтического дарования Бродского, не сформированное никакими чужими мнениями, а только собственным моим проникновением в его поэзию, на меня как читателя - огромно.

Моё отношение к ИБ менялось с возрастом только в накопительную сторону. В юности это были попытки положить стихи ИБ на музыку, так как я выросла в культурной среде авторской песни, и, в частности, прежде чем прочитать ИБ, услышала в исполнении Александра Мирзаяна песню "Письма римскому другу", а потом и другие. Был уже тогда (конец 70-х) Евгений Клячкин с "Пилигримами". Позже Виктор Попов (середина 90-х) спел "Рождественский романс". У Евг. Клячкина тоже есть песня на эти стихи ИБ, но музыкальная интерпретация В. Попова мне ближе.
В юности, пробуя подобрать мелодию к "Имяреку, тебе..." или "Ниоткуда с любовью..." (до сих пор стихи эти не существуют для меня отдельно от музыки), я входила в эстетику поэта одним из способов, какой применяла и к другим поэтам: я их пела. Была такая потребность. Это - как молитва... Когда её поешь, то чувствуешь глубину слова сильнее во сто крат. Но это совершенно иная большая тема.

Затем был период увлечения книгой "Часть речи", многие стихи запросто оставались в памяти, подкрепленные к тому же раздобытыми всеми правдами и неправдами магнитофонными записями голоса Бродского. Следующий период непонимания "позднего Бродского" совпал с чтением многочисленных воспоминаний о нём (Л. Штерн, С. Волков). Сразу после смерти поэта каждый ринулся вспоминать о встречах и якобы дружбе с ИБ, благо он к тому времени уже не мог опровергнуть этих свидетельств... Но были очевидцы и мемуаристы, кому верилось, достоверность их воспоминаний была подкреплена искренним чувством любви к поэту. Были и те, кто начал исследовать творчество с лупой и микроскопом, чем не столько навредили памяти ИБ, сколько дали повод, в частности, и таким ниспровергателем славы ИБ, как Коржавин. Я имею в виду книжку от 1998 года под названием "Иосиф Бродский. Творчество. Личность. Судьба" (СПб, Журнал "Звезда", 1998). Открывалась книга статьями Петра Вайля и Александра Гениса. Кто как не они мог сказать самое весомое слово о "Последнем стихотворении Бродского" или о том, что такое "Бродский в Америке". Это всё бы ничего, но, смиряясь еще как-то с классическим названием "Иосиф Бродский и русская поэтическая традиция" (Ирина Винокурова), читатель проникал в пёстрый мир научных изысканий "кто во что горазд". Тут были (привожу названия статей) и "Английский Бродский", и "Лингводицея ИБ", и "К генезису поэтического образа рояля у ИБ" (вот, возможно, где было облюбовано НММ это сладкое слово "генезис"), и "Мужество певца и пророка в пафосе И.А. Бродского", и еще множество разного исследовательского хлама, который только затемнял образ поэта и создавал иллюзию некого пьедестала. А проще говоря, материал, преподанный в таком виде как нашими, так и западными любителями творчества поэта, создал почву для разного рода спекуляций, уже отчасти и являясь, по сути, паразитарным словоблудием на фоне неоднозначного творчества Иосифа Бродского. В этой книге, безусловно, были жемчужины, но куча (терминов, ассоциаций и суггестий) была колоссальна. Потом пошли книги более высокого уровня, хоть и они не избежали маловразумительных статей-попутчиц о роли поэта в истории (Яков Гордин "Перекличка во мраке" (СПб., Издательство Пушкинского фонда, 2000, "Иосиф Бродский. Большая книга интервью". М., Захаров, 2000). Всякое панибратство с поэтом, снабженное фотографиями и автографами, данными Бродским подшофе какому-нибудь летописцу. Обо всех я не говорю. Не хочу называть иных фамилий, дабы не обидеть кого. Просто такая тенденция характерна для ситуации ухода крупного поэта и является общим местом.

Но НММ это не могло не раздражать. А всё потому, что он пострадал больше, а почестей и исследователей на его долю выпало меньше. Это было несправедливо. Его раздражала именно слава, вот этот снежный ком, растущий день ото дня, в который накручивались как действительно ценные с точки зрения литературоведения статьи, так и откровенная мурня сюрреалистического толка. Пьедестал грозился стать выше памятника. Срочно надо было развенчать этот якобы "культ", каковым он вовсе не являлся. Прошло немного времени, и те, кто копался в генезисе всего творчества или семантике одного предложения ИБ, развернулись на 180 градусов и, в соответствии с чаяниями литературного времени, стали, опровергая собственные панегирики, выдвигать совсем уже иные тезисы. Они касались того, что Ахматова назвала "сделанной биографией" (неточно). В этой связи вспоминается Ардовский (?) анекдот о битье Есенина в каком-то кабаке ("поэту Есенину делают биографию").

И теперь я подойду к главному: зачем был нужен НММ этот его "Генезис..." А затем, что этот культ личности, который почти всю жизнь исследовал Коржавин, принадлежал его личности. То есть у НММ был культ собственной личности, а в лице Бродского он столкнулся с тем, что хотел бы иметь в свой адрес, даже эту сюрную мурню спекулятивных курсовиков и диссеров типа "Образно-смысловая традиция русского пятистопного анапеста в раннем творчестве ИБ". Вот если на место "ИБ" подставить "НК", то ситуация была бы иной. Но это беда не только Наума Моисеевича, а многих признанных, но "не настолько" поэтов и писателей...

Отрадно, что к пресловутому "Генезису…" НММ у В. Ойцера идет последовательное аргументированное оппонирование, вполне бесстрастное и нескучное... Цитаты не вырваны из контекста, а подобраны, я бы сказала, адвокатски. Особенно вот эта, принадлежащая НММ и являющаяся квинтэссенцией его по-человечески такой понятной зависти: "Это заблуждение (поклонников ИБ относительно своего кумира - О.П.) тем более прочно, что то, что культивируется, чаще всего настолько плохо, что в это трудно поверить, и читатель предпочитает винить самого себя, свою неспособность разглядеть великое. Так работает культ. Так работал и другой культ, бывший на моей памяти, которому и я, хоть и не очень долго, но всё же отдавал когда-то дань".

Ну с первой частью тезиса НММ согласиться можно с натяжкой - не в связи с ИБ, а оглядываясь вокруг, особенно на положение дел в среде сетевой поэзии. А со второй... В не вошедших статьях в упомянутую выше книгу присутствовала ЯВНАЯ НОСТАЛЬГИЯ ПО ЭТОЙ ДАНИ. ИБ в защите не нуждается. А вот литературоведение (настоящее, а не сюррное), да и вообще этика отношения к поэту его не поклонниками, а просто благодарными читателями, - ещё как!

И ещё нуждается в защите читатель, прямо-таки локти кусающий от "неспособности разглядеть великое". Необходимо отметить, что читатель Бродского и сталинист сильно разняться по ментальному потенциалу, поэтому аналогия притянута за уши. Механизм культа личности конкретно ИБ понят НММ весьма своеобразно. Культ "работает" разно всяко. Но во времена Бродского и "его биографии" большее значение имело индивидуальное сознание в умах современников, нежели стадное чувство.

После прочтения статьи В. Ойцера в моей душе остался озон, как после грозы. Только один момент вызвал у меня небольшой протест при условии, что всё остальное сказанное в статье автором я принимаю безоговорочно. Авторскую песню не стоило бы путать с КСП. Вайль и Генис тоже проехались по этому предмету культурной жизни социума в своей книге "60-е". На мой взгляд, это инерция сознания: советский официоз в своё время навязывал нам слово "самодеятельная" применительно к авторской песне. Жаль, что не названы достойные авторы музыки на стихи Иосифа Бродского, им принадлежит не последняя роль в "музыкальном самиздате" - это я засвидетельствовала выше, - а не просто желание самоутвердиться за счет имени Бродского, как сейчас сказали бы, пропиариться.

А вот эти слова В. Ойцера можно отнести на счёт испорченного телефона: "на слётах КСП песни зачастую исполняются анонимно". Хорошо помню 1985-й год и то, что существовала так называемая "липовая маркировка" на лесных слётах. То есть для тех, кто должен был обязательно "не попасть на слет" (кэгэбэшники и просто доносчики из народа). А свои всегда отличали липовую маркировку на деревьях от менее заметных глазу вешек, по которым можно было выйти к поляне слета. То есть были островки, где не было нужды прятаться и анонимничать. За что некоторые авторы и поплатились в своё время, когда слёты плавно перемещались на кухни. Но это лирическое отступление.

В остальном же статья В. Ойцера оздоровительна своей актуальностью в применении к нынешним аналитикам, действующим подобно НММ. Они привлекают внимание исключительно к своей персоне путём опровержения непреложности законов времени, которое ничего не может поделать с народной любовью к ИБ. Однако наблюдается странная картина (прямо вирус какой-то): бывшие апологеты принялись расшатывать несуществующие пьедесталы. Сначала выдумать их, подвести-базу-утрамбовать-почву, а потом - заложить всякие взрывные устройства под общественное мнение. Ну жить им так интересно. Это они называют "литературным процессом".

Я же со своей стороны, оставаясь рядовым на банкете генералов от поэзии, отдающих приказы, сегодня принимаю и понимаю "позднего Бродского" только потому, что собственный возраст и опыт тихо и незаметно (как вообще пролетает жизнь) подводят к его эстетическим принципам. Доросла, наверное.

Ольга Пахомова (Москва)
23.11.2007