| "Флейта
Евтерпы" №5, 2007 |
* * *
Цветы сильнее Лиги наций,
ценнее многих назиданий:
и прокламация акаций,
и увещания герани,
и уверения сирени,
тычинок, пестиков томленье,
круженье бабочек и ос,
тюльпанов тюль и позы роз,
и гвоздики гвоздик - мгновенье,
лишь только солнце вознеслось -
ряды, куда ни бросишь взгляд,
расплющенных на солнце шляпок,
и смачный мак и конопля,
как бы старуха Шапокляк,
и аромат, и скрытый яд,
нарцисса нарциссизм, подсолнух
сияет, деревенский олух,
и колокольчик грустно-чуткий,
любовник томный василёк,
у ног его, как в старой сказке,
ромашки, астры, незабудки,
и синие Анюты глазки -
смешенье красок и страстей
чертоплох, и чистотел,
надежный друг и древний лекарь,
и заячий овёс, пырей,
и бесполезность пустоцвета,
цветы сурепки, курослепа,
когда идёт к зениту лето,
мечтатель вечный одуванчик -
отцвел и пухом улетел,
Иван-да-Марьи цвет надежный,
как будто верная чета,
и вечный странник подорожник,
но мне всего глядеть тревожней,
как по степи мечтой о воле,
катун и зольник, кати-поле,
шатёр, колючка, бабий ум,
несётся по ветру, шатун,
не оставляя ни следа.
2006
БЛАГОДАТЬ
…как нам даётся благодать.
Тютчев
1
Смирись, гордый человек.
Достоевский
Юродство или первородство
за чечевичную похлёбку
нам паче гордости - "Смирись!"
Зыбка граница, мысли топко,
и Богоизбранность и скотство,
совпасть или совознестись -
равно любезный идеал,
а из бесчисленных зеркал
ущербно скалится сиротство.
2
не дай мне Бог сойти с ума.
Пушкин
Широк русский человек…
Достоевский
Соборность или подзаборность,
совознестись или совпасть -
такая в этом благодать
и единенья иллюзорность.
Широк в страстях Парфен Рогожин,
а Мышкин в мыслях был широк,
он возлюбил не жизнь, а суть,
ему иной сужден был путь:
быть всеотзывным трудно, Боже,
безумие всему итог.
У жизни - правда - всего много:
иным даётся благодать,
другой всю жизнь взыскует Бога,
чтоб дьявола в конце обнять.
2004
3
Совпасть или совознестись,
бескрыл ты или быстрокрыл -
оборотится бездной высь,
и ты падешь на дно без сил,
и твердь сомкнется над тобой,
и воцарится благодать,
когда другим будет сиять
свод безмятежно-голубой.
2004
* * *
Человек приходит в мир,
превратив в большой сортир
всё, куда бы ни пришёл,
а уходит сир и гол,
слаб и наг, и сер, и сир,
растранжирив дар и сыр,
что послал ему Господь.
Ублажает ли он плоть,
убивает ли он плоть,
это не меняет суть,
посему не обессудь,
не суди да не судим.
Времени стекает муть,
плохо ль, хорошо ль сидим -
мы сидельцы и страдальцы,
не рука у нас, а пальцы,
мы не видим, а глядим.
2006
ПАМЯТИ А.СУМЕРКИНА
Нам кажется, что мы идём, а мы стоим.
Нам кажется, что мы стоим, а мы идём.
Мы стоя спим, а лёжа бдим,
вперяясь в осязаемую тьму.
Нас обнимают веющие тени,
и засыпаем лишь, когда стекает муть
мгновения и затихает жуть
и застывает хоровод видений.
Кто тебе скажет: "Милый мой,
пора домой, пора домой,
туда в ту даль, туда, в ту боль,
неси печаль, неси печать,
лелея боль, пройди юдоль.
Иди, доколь
горит печать.
А после - спать.
И вековать.
2006
* * *
Ольге Татариновой
В бездомности живу, обжитой лишь дыханьем,
и прогрызаю тьму грядущих лет хрустальным
расколотым зрачком; разодранной гортанью
о бытии пою, таком же нереальном,
как воздух - тот, в который было трудно
войти ему, нашедшему подкову.
Весь мир - какой он есть - принять бы за основу
и строить стройный храм, чтоб вознестись над грудой
лишенных формы дел одной иглой надежды...
Я выйти рвусь из воздуха, в котором
не разгораясь, угасает звук. В покорном
молчании проходят некто, и надеты
костюмы кислородные на них.
1983
ПАМЯТИ ОЛЬГИ ТАТАРИНОВОЙ
Муха, как муза, жужжала,
а может быть, как оса:
наготове стрекало-жало
и жёлтая полоса
оттеняет траур, как в этой жизни,
как оса полосатой или как зебра,
но сквозь шкуру проглянет скелет и ребра.
Мы спешили жить, к собственной тризне
поспешая, словно к намеченной цели;
мы поспели - для смерти уже созрели,
и о том сегодня муха жужжала,
а может быть, муза, но дело не в этом,
а в том, что было однажды начало,
когда тьма над бездною стала светом.
2007
ПАМЯТИ МАРИНЫ ГЕОРГАДЗЕ
Мерещатся черти в неверном свете,
давно не мерещатся ангелы что-то;
как ни юли, не купишь бессмертья,
ангелы - мёд, но возводят соты
смертные, жизнь переплавив в воск.
В благостной обетованной обители
сгинут строители, сгинут воители -
чем отличаются трутни от ос?
Капля за каплей мы умираем,
может быть, жизнь нам покажется раем,
видя, как сходит последний лоск?
Что на земле мы оставим по смерти
кроме не нами созданной тверди -
разве что ульи да сотни сот?
Но иногда я вот о чём думаю:
когда из ядущего выйдет ядомое,
а из сильного выйдет по смерти мёд,
заняты только своими обидами,
вспомним ли тех, кто питался акридами
и как вино, выпивали яд?
2006
* * *
В гулком зале Домского собора
слушал я опять токкату Баха,
уносясь под своды - скоро, скоро
буду за чертой тоски и страха.
А пока, немолодой неряха,
подивлюсь на мир еще немного,
и в конце рассыплюсь горстью праха,
может быть, впадая в руки Бога.
5 авг. 2001
* * *
Все свое ношу с собой,
остальное - в камере хранения,
от которой ключики утеряны,
все при мне - утраты и сомнения,
Бог лишь уберег от преступления
подарил мне купол голубой.
Я одет и, стало быть, не гол,
и немало было мной растрачено,
и немало было мне отмерено,
я жилет надену молью траченый
и писать, как прежде, буду в стол.
Остальное все оставлю здесь -
все свои находки и утраты,
а грехи, ошибки, заблуждения
Захвачу с собой и сдам куда-то -
в камеру небесного хранения,
а потом, наверно, выйду весь.
5-6 авг. 2001
* * *
Оттого я полжизни кочую,
что рожден был в черте оседлости.
Дом построить, как прежде, хочу я
и шалею при мысли о бренности.
Обживал дома и полол грядки,
в коммуналках живал и в хоромах.
От себя бегу без оглядки
и с тоской смотрю на бездомных.
В городке почти позабытом
с отцом сажал я деревья.
Я по миру еду транзитом
к последнему стану кочевья.
6 авг. 2001
* * *
Только к вам, черемуха и рябина,
я приду когда-нибудь с повинной,
даже пред тобою, бузина,
повинюсь когда-нибудь сполна.
Увенчают тернии шиповника
все грехи невинного виновника,
а дом, давно снесенный и позыбытый,
выступит свидетелем защиты,
и утешат жимолость и береза,
а все прочее - лишь маска и поза.
12 авг. 2001
* * *
Мы встретились с тобой, дружище,
дожив до хворей и седин,
на беспризорном пепелище
в отечестве, где шаг один
от анекдота до убийства,
от мордобоя до любви,
от панегирика до свиста
с дешевой водкою в крови.
УРОКИ
1
Опять не выучил урока,
не научился на ошибках,
то ль шутка глупая, то ль склока -
повисли слёзы на улыбках
губ, искривлённых в полуплаче -
не из трагедии античной,
ты не Эдип, хотя незрячий,
и в добродетели статичной
ты закоснел - твой жест из жести,
поэтому пусты объятья,
ты вечно движешься некстати
и вечно топчешься на месте.
03.2002
2
Этот мир затоварен и тварен,
от высоких идей он устал,
проще пареной репы отварен,
вложен постмодернисту в уста.
Так вкуси же его, попробуй
на язык, на зуб - назубок
зазубри и прожуй его, чтобы
наконец-то усвоить урок
и вписаться в пространство, в рамки,
стать участником этой игры,
где Цирцеины томные самки
зазывают из чёрной дыры.
Я цепляюсь за память с усильем,
я себя уже помню едва,
а вокруг неземным изобильем
чужие манят острова.
Я боюсь ошибиться дверью
и выйти под занавес вон -
помоги моему неверью! -
но зияет пустой небосклон.
10-11 апреля 2002
3
Омрачают моё мгновение
обязательства - не ответственность,
не прощание - разминовение,
многотрудная, право, бездейственность.
Как другого узнать, если сами
мы себя ещё не познали,
убивая мгновенье часами
в мазохистской печали?
Как свести воедино, связать
два мгновения, два узла,
навести над Ничто гать,
приняв неизбежность зла?
Мы живем среди отражений,
свою многоликость множа,
и проходим без сожалений
мимо сброшенной кожи,
и надежду на становление
между зыбью земной и твердью
оставляет лишь обновление
между жизнью и смертью.
2003
ИЗ "ЭЛЕГИЙ"
Вот какой он, оказывается, чёрный день -
беспросветная серость, даже моста
имени Джорджа Вашингтона не видно.
Здесь потеряешь не только собственную тень,
но и нравственные ориентиры.
Тьма осязаема, как фига в кармане.
Так сгустились и перемешались цвета,
что радуги век не увидишь. Обидно.
Идёшь на собранье, не на закланье,
и ловишь себя на мысли, что в этом тумане
ни Федры не встретишь и ни Эдипа -
просто некто вяло бросает: "Иди ты...".
Всё измельчало. Злодей - сирый,
герой страдает от геморроя. Не видно ни зги,
за исключением мелюзги:
захочешь подставить правую -
схлопочешь повторно по левой.
Была некогда девой,
а стала обычной шалавою.
Тьма и безлюдье. Хоть глаз выколи
за око, а зуб - за зуб.
Столько лет горе по свету мыкали,
что и свет белый стал не люб.
Страсти стали банальней и проще:
сын продал первородство за жилплощадь,
как его мать некогда отдалась за прописку,
однако из книги судьбы описки
не вырубишь топором. За одного
битого можно отдать только двух
убитых, но небитых или невинных нельзя.
Все утраченные друзья
сгустились на горизонте в точку тоски,
где сходятся параллельные и где ждут меня самого.
Собаки и дети радостно бегают в парке.
В инвалидных креслах возят стариков и старух.
Старухи, кажется, вяжут.
А может быть, это - Парки?
22-25 янв. 2007
|
|