Вера Зубарева (Филадельфия)

AVE!

* * *

Холода, холода… Ничего не поделаешь с этим.
Побеждают надежды к весне, а к зиме - холода.
Оттого, что узнал, может, ты и надул этот ветер,
Может, смотришь на север, как всё, что стремится туда…
Там пространство из льдинного времени выстроил зодчий.
Что бурлило навзрыд - навсегда заковал в ледизну.
Между мной и тобой нет ни связки, ни буквы - лишь прочерк,
Словно кто-то коньком по остывшей реке полоснул.
В минусовости вечного Цельсия даже не ноль я.
Там на зеркало льда никому не придётся дышать.
Холода. Отмирает тепло. Но зато - вместе с болью.
Значит, то, что болит или греет, увы, не душа…

* * *

Вот и ты ушёл, вот и я осталась,
Чтобы снова глядеть в обрыв,
Шевелить тугую туманность
И пугать первородных рыб.
Всё - из прошлого, да и я - на грани.
Притаившись, слушаю как
То ли тикает вода в кране,
То ли капает время в часах…
Ноль луны откололся у изголовья.
Там тела прибывают рекой.
Разделились покой и воля:
Свет есть воля,
А тьма - покой.
Мыслям этим, как боеприпасам -
Враз иссякнуть, коль тьма возьмёт на прицел.
Мне б писать как другие - на земном, на ясном,
Чтоб стихи как труба -
приложил и увидел, что на том конце.
Ну а эти… Кто ж станет читать их! Милый Боже,
Ты - как штопка во всех небесах… А в моих - дыра.
Вот и "ночи" мои в опечатках превращаются в "ноши".
У корректора правда своя, и своя - у пера.
Утром сделаю правку… "И было утро"…
По цитатам и жизнь переходит в смерть,
Уворачиваясь от её абсурда,
Чтоб осмысленней было неметь.
Мне ль играть в эти игры, и прятаться в нишах
Послесмертной фантазии, севшей на мель!
Верит в книги лишь тот, кто не пишет их.
Для него-то и жизнь - не смертель…
Для него-то и я не в безумии по минному полю
Памяти сную с перекошенным ртом
От общенья с безмолвием, бывшим тобою,
А беседую с вечными - о сём, да о Том.

* * *

Утечка летней благости, и дождь,
Срывает небо в приступе истерик,
А ты идёшь, идёшь, идёшь, идёшь -
Как одинокий движущийся берег,
Минуя погрустневшие дома,
Стоящие всю жизнь свою на рейде.
Мечта уплыть - навек погребена
В фундаменте как мавзолее смерти.
Всё мимо, мимо - чьих-то окон, глаз,
Планет, сосущих млечности созвездий...
Ты движешься, и сохранён балланс
Между чредой стремлений и бездействий.
Ты порождаешь цели бытия -
Его извечный вектор, центр и фокус.
И предназначен постигать тебя
Вокруг располагающийся космос.

К НЕМУ

С чего б ни начать - с того ль, что уж август на грани
Безумия и молит о ледниковых примочках;
Что плавятся пчёлы в янтарь, прикипая сосущими ртами
К тычинкам и пестикам; что портится почта
На солнце и запах гниющих наречий
Уже червоточит; что выход из этого круга
Возможен, но только - в чёрный квадрат Малевича…
С чего б ни начать - многоголосная фуга
Начал переплавит всё это в тему исхода
Одной безысходности в мессу других, ибо вечность
Не может закончится, как долгожданная кода,
Апофеозом венчающая многоступенчатость
Храма чаяний, острым соском к абсолюту
Строго направленным, чтоб в эпицентре нирваны,
Чмокало, стонущее по уюту
Божество, высасывая нас из раны
Жизни. Всё это будет длится,
Даже когда поменяется время местами
С пространством, из которого ничего не родится,
Как из Нуля, какой множитель к нему ни приставим.
К кому это всё я пишу? Ко Всему. И Нечто
Произросло из Него, и толпа, и мыслители,
И начало начал в знаменателе с речью
Того, кто над нею поставлен в числителе.
К Нему - бестелесному и бессобытийному,
Абстрактному, как в высшей математике числа,
Размывающему цельную картину
И безразличному к поискам себя и смысла,
Пишу, в августовском расщепляясь пекле,
Где выраженья растекаются по оползающим лицам,
И строчки, как цепи кода в молекуле,
Связываются по им лишь понятным принципам.

* * *

Он сказал: "Обернись!"
Поле жизни - как поле стрельбищ.
Впереди лишь надгробья от тех, кто сумел его перейти.
Он сказал: "Обернись! А иначе - окаменеешь.
Если в будущность хочешь - обернись!" И во всём бытии
Только он говорил, только ты лишь стоял и слушал.
Настороженно время взвело курок.
И зрачок у пространства был болезненно сужен.
Путь един за пределами трёх дорог.
Посему - нет распутья у смерти, а есть бездорожье.
Посему - есть распутья у жизни и выбор дорог.
Он сказал: "Обернись!"
"Обернись!" он сказал, и продолжил...
Но об этом писалось уже не раз между строк.
И тогда ты поверил, хотя не читал междустрочий,
И я видела как
Вдруг обмякли мышцы спины,
И я знала, что это - наступление ночи,
Что отобрано поле навек,
Но подарены - сны.

* * *

Уникальное отмирает (я и ты).
Общее остаётся (энергия, материя).
Наблюдатель космоса, производитель мечты,
Вот уйдёшь - и никто не заметит потери.
А пока что дождь за окном шевелит озон,
В каждой капле то ты, подперев подбородок,
Наблюдаешь своё приземленье на зонт,
То зародыш-малёк в её грушевидной утробе
Плещется, разглядывая изнутри
Сферическое зеркало изломанного пространства,
То житель высот в скафандре её умозрит
Борение духа и гравитации.
А дождь нарастает, и, заселён тобой,
Цветёт голосами и лицами облачный полдень,
И гром понапрасну играет воде отбой:
Состав её атомов связан, но дух - свободен.
Всё движется, дышит, рождаясь из химии грёз,
Сплавляющих дух, небеса, водяные потоки…
Перо потакает: "Побольше бы этих гроз!"
Избитая рифма, но "избиение" впрок ей.
Смещается мир в библейское время воды.
Она - отраженье миров, их среда и прообраз...
Что будет - то будет, а всё же пока что есть ты
Наполнен душою метафизический космос.
Ты смыслом дожди наделяешь, и смены времён,
И зов чёрных дыр, и безмолвие белых пятен.
"Всё суета!", - поёт свою песнь Соломон.
"Всё - сотворенье!", - ему возражает создатель.

ЧЕРНОТЫ

Тьма шпионит, прячась в черноты,
Неразличимая - чёрная на чёрном.
Лицо луны ("кто ты? кто ты?")
Катится за мной по комнатам.
Всё позабылось. Ничего не помню -
Ни как ты шёл, на ходу разрушая
Комнату за комнатой, чтобы к полдню
Осталась лишь ночь на всём полушарии,
Ни как я пряталась в самом дальнем
Углу вселенной, где чёрные дыры,
Ни как перехватывало дыхание
От чего-то главного, что теперь - на периферии.
Всё стёрлось. Луна в черноте как замазка.
И проку от неё - что от волшебной лампы,
Когда давно уже закончена сказка,
И не у дел ни сказитель, ни сам ты.

* * *

Вадиму Зубареву

Стихи, как дожди - приходят с небес и льют.
И ночью, и днём… Не спится душе под их рокот.
Ты слышишь, как барабанят каплями букв?
На время и ты от меня наводненьем отторгнут.
Где струйка была между нами, уже - океан.
Его перейти - человеческой жизни не хватит.
Вот так и растём по обеим его сторонам,
И носит нам вести по небу читатель-лунатик.
Ты думаешь, это всё к лучшему или - к зиме?
Уж сколько таких выпадало на долю нам ливней,
А всё сомневаюсь… И даже вернёшься ко мне,
И тот океан зарастёт - не расторгнуться с ним мне.
Всё капают, капают… Ночи и дни. Напролёт.
Навылет. Как пули. Чтоб выйти в другое пространство...
Там дух упирается в вакуум вечный и лёд,
И бог там не судит, а просто царит беспристрастно.
Всё там не как в книгах, всё там не как в жизни… Прижав
Меня к подбородку, ты дремлешь под пульсы фантазий.
Когда бы ты знал - перекрыл бы мой доступ к дождям,
Построил бы дом нам из ливнеустойчивых связей.
А так - всё размылось опять, растеклось.
Обжито "вчера", а "сегодня" - опять беспризорно.
Пространство с пространством и время со временем - врозь,
И стороны света бегут за черту горизонта.
Не веришь ли? Веришь ли? Правды - ни строчки в стихах,
А также в природе, и в снах, и в предчувствиях ливней.
Всё есть побужденье собою заполнить размах
Бессмертья, чей образ бессонницы смертных заклинил.
Не веришь ли? Веришь ли? Скоро об этом прочтёшь,
И выпадут листья на тайно лысеющем древе.
"Уже?" удивишься. И перепишу это в дождь,
Чтоб снова вернуться к тебе полосой наводнений.

* * *

И взметнётся висок,
И замрёт небосвод,
И закончится день,
И третий, и пятый,
И просыпется снег,
И разгладится в лёд.
Ни следов от земли -
Только белые пятна.
Это зимней вселенной
Надлом-перелом,
Это выход тепла
За его же пределы,
Это память о чём-то
Былом-небылом,
Что ушло, и стались
Одни лишь пробелы.
Это что-то ещё -
Замиранье, отбой,
Торжество средоточия
Вечных вопросов.
Это то, что не ты.
Это то, что с тобой -
Переход в неподвижность
Из снежных заносов.

AVE

"Ave" одновременно означает "привет" и "прощай".
(из разговора с Павлом Мацкевичем, редактором журнала "AVE")

И снова мысль ко сну на полдороге
Возникла, преградила путь из пепла
Сожженной боли. В центре лунных оргий,
Вонзаясь в перепонки, пела,
Звала на скалы, словно антитеза
Тому, чему давно никто не верит.
Ты - аргонавт. Ты - Одиссей. Одесса
Руно из лун рассыпала на берег.
Сирена-мысль… О, только б не разбиться!
Как перекрыть ей к подсознанью доступ?
"Усни! Усни!" Покой нам и не снится…
Пульс тишины, её ночная поступь -
В висках давно отчаявшихся улиц…
Они бурлят по мостовым к обрыву.
Из мыслей всех - смиренниц и отступниц -
Лишь эта мысль - движенье к рецидиву.
Она - одна. Но - множится. Во сто крат
Она слышнее тех и огнестрельней.
"Усни! Усни!" Да кто ж уснёт под рокот
Стреляющей по сердцу колыбельной?
Сирена-мысль объединила пропасть
С тем, кто над ней восстал. Всего полвзмаха
До - до прямого попаданья в полость,
Откуда ни возврата нет, ни страха.
"Лети! Лети!" Над городом, над морем,
Над звёздами… Над звёздами? А что там?
"Там дуб зелёный с вечным Лукоморьем
И книга жизни с жёстким переплётом."
"Лети, лети!"- зовёт на скалы сердце,
Чтоб выпал ритм из его оправы.
Кричит единство действия и места,
А город переводит: "Ave!".